83) Начинает обсуждать в отношении логики старый и знаменитый вопрос: что

есть истина! он прежде всего жалует нам, как нечто тривиальное, номинальное

объяснение, гласящее, что истина есть согласие познания с его предметом, -

дефиницию, имеющую огромную, более того, величайшую ценность. Если вспомнить

эту дефиницию при [рассмотрении] основного утверждения трансцендентального

идеализма о том, что разумное познание не может постичь вещи в себе, что

реальность находится всецело вне понятия, то тотчас же станет ясно, что

разум, который не может привести себя в согласие со своим предметом, с

вещами в себе, и вещи в себе, которые не согласуются с понятиями разума,

понятие, которое не согласуется с реальностью, и реальность, которая не

согласуется с понятием, - все это неистинные представления. Если бы Кант,

рассматривая идею созерцающего рассудка, не забывал упомянутую дефиницию

истины, то он счел бы эту идею, выражающую требуемое согласие [реальности и

понятия], не пустым порождением мысли, а скорее истиной.

"То, чтб желают знать, - указывает далее Кант, - это всеобщий и верный

критерий истины для всякого познания; он должен был бы быть таким, который

был бы применим ко всем знаниям, безразлично, каковы их предметы; но так

как, пользуясь таким критерием, мы отвлекаемся от всякого содержания

познания (от отношения к его объекту), между тем как истина касается именно

этого содержания, то отсюда ясно, что совершенно невозможно и нелепо

спрашивать о признаке истинности этого содержания знаний" 19. - Здесь очень

определенно выражено обыденное представление о формальной функции логики, и

приведенное рассуждение кажется весьма убедительным. Но, во-первых, следует

заметить, что подобного рода формальное рассуждение обычно таково, что в

своем словесном изложении оно забывает то, чтб оно сделало своей основой и о

чем оно говорит. Было бы нелепо, слышим мы, спрашивать о критерии истинности

содержания знания; но, согласно приведенной выше дефиниции, истину

составляет не содержание, а соответствие его с понятием. Такое содержание,

как то, о котором говорится здесь, без понятия есть нечто лишенное понятия

и, стало быть, лишенное сущности; о критерии истинности такого содержания

нельзя, конечно, спрашивать, но по противоположной причине, а именно потому,

что оно из-за своей непонятийности не есть требуемое соответствие, а может

быть лишь чем-то принадлежащим к лишенному истины мнению. - Если мы оставим

в стороне упоминание о содержании, вызывающем здесь путаницу, в которую,

однако, формализм всякий раз впадает и которая заставляет его, как только он

вдается в разъяснения, говорить обратное тому, чтб он хочет сказать, и

удовлетворимся лишь абстрактным взглядом, согласно которому логическое есть

нечто лишь формальное и, лучше сказать, отвлекается от всякого содержания,

то мы получим одностороннее знание, не содержащее никакого предмета, пустую,

лишенную определений форму, которая, стало быть, так же не есть соответствие

(ибо для соответствия необходимы две [стороны ]), как и не есть истина. -

Априорным синтезом понятия Кант приобрел более высокий принцип, в котором

могла быть познана двойственность в единстве, стало быть, то, чтб требуется

для истины; но чувственный материал, многообразное, данное в созерцании,

слишком властвовали над ним, чтобы он мог отделаться от них и перейти к

рассмотрению понятий и категорий в себе и для себя и к спекулятивному

философствованию.

Так как логика есть наука об абсолютной форме, то это формальное, чтобы

быть истинным, должно иметь в самом себе содержание, соответствующее своей

форме; тем более что логически формальное должно быть чистой формой и,

следовательно, логически истинное должно быть самой чистой истиной. Вот

почему это формальное должно внутри себя быть гораздо богаче определениями и

содержанием, а также должно обладать бесконечно большей силой над

конкретным, чем это обычно признается. Логические законы сами по себе (если

отбросить все то, чтб и без того чужеродно, - прикладную логику и прочий

психологический и антропологический материал) ограничиваются обычно, кроме

положения о противоречии, несколькими убогими положениями об обращении

суждений и о формах умозаключений. Даже относящиеся сюда формы, равно как и

их дальнейшие определения, излагаются здесь лишь как бы исторически, а не

подвергаются критическому разбору с целью установить - истинны ли они в себе

и для себя. Так, например, форма положительного суждения рассматривается как

нечто вполне правильное в себе, хотя единственно от содержания зависит

истинность такого суждения. Есть ли эта форма в себе и для себя форма

истины, не диалектично ли внутри себя высказываемое ею положение -

"единичное есть нечто всеобщее", - исследовать это и не думают. Просто

считается, что это суждение само по себе способно содержать истину и что

приведенное положение, высказываемое всяким положительным суждением,

истинно, хотя непосредственно явствует, что ему не хватает того, чего

требует дефиниция истины, а именно согласия понятия со своим предметом. Если

принять предикат, который есть здесь всеобщее, за понятие, а субъект,

который есть единичное, за предмет, то они не согласуются между собой. Если

же абстрактно всеобщее, которое есть предикат, еще не составляет понятия

(для понятия, разумеется, требуется нечто большее) и если такой субъект

равным образом есть почти что грамматическое подлежащее, не больше, то как

может суждение содержать истину, коль скоро его понятие и предмет не

согласуются между собой или ему вообще не хватает понятия да, пожалуй, и

предмета? - Поэтому скорее невозможно и нелепо желание выразить истину в

таких формах, как положительное суждение или суждение вообще. Так же как

философия Канта не рассматривала категорий в себе и для себя, а лишь на том

ложном основании, что они-де субъективные формы самосознания, объявила их

конечными определениями, не способными содержать истинное, так она еще в

меньшей мере подвергла критике формы понятия, составляющие содержание

обычной логики. Эта философия, напротив, приняла часть указанных форм (а

именно функции суждений) за определения категорий и признала их

действительными предпосылками. Если даже не видеть в логических формах

ничего другого, кроме формальных функций мышления, то и в таком случае они

заслуживали бы исследования, в какой мере они сами по себе соответствуют

истине. Логика, которая этим не занимается, может притязать самое большее на

значение естественноисторического описания явлений мышления в том виде, в

каком они имеются налицо. Бессмертная заслуга Аристотеля, которая должна

наполнять нас величайшим чувством восхищения силой этого ума, состоит в том,

что он первый предпринял такое описание. Но необходимо идти дальше и познать

с одной стороны, систематическую связь между этими формами, а с другой - их

значение.

Членение

Понятие, согласно рассмотренному выше, есть единство бытия и сущности.

Сущность-первое отрицание бытия, которое вследствие этого стало видимостью;

понятие - второе отрицание, или отрицание этого отрицания; следовательно,

понятие есть восстановленное бытие, но восстановленное как его бесконечное

опосредствование и отрицательность внутри самого себя. Вот почему в понятии

бытие и сущность уже не имеют того определения, в котором они даны как бытие

и сущность, и равным образом не находятся лишь в таком единстве, при котором

каждое имеет видимость в другом. Поэтому в понятии нет различия по этим

определениям. Оно истина субстанциального отношения, в котором бытие и

сущность достигают друг через друга своей осуществленной самостоятельности и

своего определения. Истиной субстанциальности оказалось субстанциальное

тождество, которое равным образом есть положенность и дано только как

положенность. Положенность есть наличное бытие и различение; поэтому

в-себе-и-для-себя-бытие достигло в понятии сообразного с собой и истинного

наличного бытия, ибо указанная положенность есть само

в-себе-и-для-себя-бытие. Эта положенность составляет различие понятия внутри

его самого; его различия, ввиду того что оно непосредственно есть

в-себе-и-для-себя-бытие, сами суть все понятие; они всеобщи в своей

определенности и тождественны со своим отрицанием.

Это вот и есть само понятие понятия. Но это еще только его понятие, иначе

говоря, само оно также есть только понятие. Так как оно

в-себе-и-для-себя-бытие, поскольку это бытие есть положенность, иначе

говоря, абсолютная субстанция, поскольку она обнаруживает необходимость

различенных субстанций как тождество, то самим этим тождеством должно быть

положено то, что оно есть. Моменты движения субстанциального отношения,

благодаря которым возникло понятие, и реальность, которая ими представлена,

находятся лишь в состоянии перехода к понятию;

эта реальность еще не есть собственное определение понятия, происшедшее

из него; она принадлежала сфере необходимости;

реальностью же понятия может быть лишь его свободное определение -

наличное бытие, в котором понятие тождественно с собой и моменты которого

суть понятия и положены самим понятием.

Таким образом, понятие есть, во-первых, истина только а себе; так как оно

лишь нечто внутреннее, то оно в такой же мере лишь нечто внешнее. Вначале

оно вообще нечто непосредственное и в этом виде его моменты имеют форму

непосредственных, неизменных определений. Оно выступает как определенное

понятие, как сфера одного лишь рассудка. - Так как эта форма

непосредственности есть еще не соответствующее его природе наличное бытие

(ибо понятие есть соотносящееся только с самим собой свободное), то она

внешняя форма, в которой понятие может иметь значение не

в-себе-и-для-себя-сущего, а только положенного или субъективного. - Понятие

в своем непосредственном виде образует собой ту стадию (Standpunkt), на

которой понятие есть субъективное мышление, некоторая внешняя для сути

рефлексия. Эта ступень составляет поэтому субъективность или формальное

понятие. Его внешность проявляется в неподвижном бытии его определений,

вследствие чего каждое из них выступает само по себе как нечто

изолированное, качественное, находящееся лишь во внешнем соотношении со

своим иным. Но тождество понятия, составляющее как раз внутреннюю или

субъективную сущность этих определений, приводит их в диалектическое

движение, посредством которого снимается их разъединенность, а тем самым и

отделение понятия от предмета и в качестве их истины возникает тотальность,

которая есть объективное понятие.

Во-вторых, понятие в своей объективности есть сама сущая в себе и для

себя суть (Sache). Своим необходимым дальнейшим определением формальное

понятие обращает само себя в суть (Sache) и тем самым утрачивает характер

субъективности и внешности в отношении к ней. Или, наоборот, объективность

есть реальное понятие, выступившее из своей внутренней сущности и перешедшее

в наличное бытие. - В этом тождестве с сутью понятие имеет тем самым

собственное и свободное наличное бытие. Но это еще непосредственная, еще не

отрицательная свобода. Как единое с сутью, понятие погружено в нее;

его различия-это объективные существования, в которых оно само снова есть

то, что внутренне. Как душа объективного наличного бытия оно должно сообщить

себе ту форму субъективности, которую оно непосредственно имело в качестве

формального понятия; таким образом, в форме того, чтб свободно-в форме,

которой оно еще не имело в объективности, оно выступает как противоположное

объективности и при этом обращает тождество с ней, которое оно как

объективное понятие имеет в себе и для себя, также в положенное тождество.

В этом [своем] завершении, в котором понятие в своей объективности имеет

также форму свободы, адекватное понятие есть идея. Разум-сфера идеи-есть

раскрывшаяся сама себе истина, в которой понятие имеет совершенно

соответствующую себе реализацию и свободно постольку, поскольку оно этот

свой объективный мир познает в своей субъективности и субъективность - в

этом объективном мире.

СУБЪЕКТИВНОСТЬ (DIE SUBJEKTIVITAT)

Понятие есть, во-первых, формальное понятие, понятие в начале или понятие

как непосредственное. - В непосредственном единстве его различие или

положенность, во-первых, сама прежде всего проста и есть только видимость,

так что моменты различия суть непосредственно тотальность понятия и лишь

понятие, как таковое.

Но во-вторых, так как понятие есть абсолютная отрицательность, то оно

расщепляет себя и полагает себя как отрицательное или как иное самого себя;

и именно потому, что оно вначале непосредственное понятие, это полагание или

различение имеет то определение, что моменты становятся безразличными друг к

другу и каждый из них - сам по себе; единство понятия есть в этом разделении

еще только внешнее соотношение. Как таковое соотношение своих моментов,

положенных как самостоятельные и безразличные, понятие есть суждение.

В-третьих, хотя суждение и содержит единство понятия, утратившегося в

своих самостоятельных моментах, это единство все же не положено. Положенным

оно становится через диалектическое движение суждения, которое тем самым

превратилось в умозаключение, полностью положенное понятием, поскольку в

умозаключении положены и его моменты как самостоятельные крайние члены, и

опосредствующее их единство.

Но так как непосредственно само это единство как соединяющий средний член

и моменты как самостоятельные крайние члены прежде всего противостоят друг

другу, то это противоречивое отношение, имеющее место в формальном

умозаключении, снимает себя, и полнота понятия переходит в единство

тотальности, субъективность понятия - в его объективность.

Глава первая

ПОНЯТИЕ (DER BEGMFF)

Под рассудком обычно разумеют способность понятий (das Vermogen der

Begriffe) вообще; этим он отличается от способности суждения (Urteilskraft)

и способности умозаключения (Vennogen Schlusse) как формального разума. Но

главным образом он противополагается разуму, однако в этом случае он

означает не способность понятия вообще, а способность определенных понятий,

причем господствует представление, будто понятие есть только нечто

определенное. Если отличать рассудок в этом [его] значении от формальной

способности суждения и формального разума, то под рассудком следует понимать

способность обладать единичными определенными понятиями. Ибо суждение и

умозаключение или разум сами как формальное суть лишь нечто рассудочное,

поскольку они подчинены форме абстрактной определенности понятия. Но здесь

понятие считается вообще не просто абстрактно определенным; рассудок следует

поэтому отличать от разума лишь в том смысле, что он есть лишь способность

понятия вообще.

Это всеобщее понятие, подлежащее здесь рассмотрению, содержит три

момента: всеобщность, особенность и единичность. Различие и те определения,

которые понятие сообщает себе в процессе различения, составляют ту сторону,

которая раньше была названа положенностью. Так как в понятии положенность

тождественна с в-себе-и-для-себя-бытием, то каждый из этих моментов есть

столь же все понятие в целом, сколь и определенное понятие, а равно и

некоторое определение понятия.

Во-первых, оно чистое понятие или определение всеобщности. Но чистое или

всеобщее понятие есть также лишь определенное или особенное понятие,

ставящее себя рядом с другими. Так как понятие есть тотальность и,

следовательно, в своей всеобщности или чисто тождественном соотношении с

самим собой существенно есть определение и различение, то оно в самом себе

имеет масштаб, по которому эта форма его тождества с собой, проникая и

объемля собой все моменты, определяет себя столь же непосредственно как

такую, которая есть только всеобщее в противоположность различенное

моментов.

Во-вторых, понятие тем самым дано как вот это (dieser) особенное или как

определенное понятие, положенное как отличное от других.

В-третьих, единичность - это понятие, рефлектирующее себя из различия в

абсолютную отрицательность. В то же время это момент, в котором понятие

перешло из своего тождества в свое инобытие и становится суждением.

А. ВСЕОБЩЕЕ ПОНЯТИЕ (DER ALLGEMEINE BEGRIFF)

Чистое понятие есть абсолютно бесконечное, необусловленное и свободное.

Здесь, в начале изложения, имеющего своим содержанием понятие, надлежит еще

раз бросить взгляд на его генезис. Сущность есть результат становления

бытия, а понятие - сущности, стало, быть, также бытия. Но это становление

имеет значение самоотталкивания (Gegenstopes seiner selbst), так что ставшее

есть скорее необусловленное и первоначальное. Бытие в своем переходе в

сущность стало видимостью или положенностью, а становление или переход в

другое - полаганием; и наоборот, полагание или рефлексия сущности сняло себя

и восстановило себя в виде чего-то неположенного, в виде первоначального

бытия. Понятие есть взаимопроникновение этих моментов, так что качественное

и первоначально сущее дано лишь как полагание и лишь как

возвращение-внутрь-себя, а эта чистая рефлексия-в-себя есть всецело

иностановление или определенность, которая именно поэтому есть точно так же

бесконечная, соотносящаяся с собой определенность.

Поэтому понятие есть прежде всего такое абсолютное тождество с собой, что

это тождество таково лишь как отрицание отрицания или как бесконечное

единство отрицательности с самим собой. Это чистое соотношение понятия с

собой - чистое благодаря тому, что оно полагает себя через отрицательность,

- есть всеобщность понятия.

Так как всеобщность есть в высшей степени простое определение, то

кажется, что она не допускает никакого объяснения, ведь объяснение должно

вдаваться в определения и различения и в качестве предиката высказываться о

своем предмете, а то, что просто, этим скорее изменяется, чем объясняется.

Но природа всеобщего состоит как раз в том, что оно такое простое, которое

благодаря абсолютной отрицательности содержит внутри себя наивысшую степень

различия и определенности. Бытие есть простое бытие как непосредственное;

поэтому оно лишь нечто имеющееся в виду (Gemeintes), и про него нельзя

сказать, что оно такое; поэтому оно непосредственно составляет одно со своим

иным, с небытием. Его понятие именно в том и состоит, чтобы быть таким

простым, непосредственно исчезающим в своей противоположности; его понятие -

становление. Всеобщее же - это такое простое, которое точно так же есть

самое богатое внутри самого себя, ибо оно понятие.

Поэтому всеобщее есть, во-первых, простое соотношение с самим собой; оно

только внутри себя. Но это тождество есть, во-вторых, внутри себя абсолютное

опосредствованно, однако не нечто опосредствованное. О таком всеобщем,

которое опосредствованно, а именно об абстрактном всеобщем, противоположном

особенному и единичному, может идти речь лишь при рассмотрении определенного

понятия. - Но и абстрактное уже подразумевает, что для того, чтобы получить

его, необходимо отбросить прочие определения конкретного. Эти определения

как детерминации суть вообще отрицания; равным образом и отбрасывать их

означает, далее, подвергать отрицанию. Таким образом, и при абстрагировании

имеет место отрицание отрицания. Но это двойное отрицание представляют так,

будто оно внешне абстрактному и будто отбрасываемые прочие свойства

конкретного отличны от удержанного, составляющего содержание абстрактного и

это отбрасывание остальных и удерживание одного совершается вне его.

Всеобщее еще не определило себя как такое внешнее по отношению к этому

движению; оно само еще внутри себя то абсолютное опосредствование, которое

именно и есть отрицание отрицания или абсолютная отрицательность.

Со стороны этого первоначального единства первое отрицательное или

определение не есть - прежде всего - какой-либо предел для всеобщего; нет,

всеобщее сохраняется в нем и положительно тождественно с собой. В качестве

понятий категории бытия были по существу своему этими тождествами

определении с самим собой в их пределе или в их инобытии; но это тождество

было понятием лишь в себе и еще не обнаружило себя. Поэтому качественное

определение исчезало, так таковое, в своем ином и имело своей истиной

отличное от себя определение. Напротив, всеобщее, даже когда оно придает

себе какое-то определение, остается в нем тем же, что оно есть. Оно душа

того конкретного, которому оно присуще, не стесненное и равное самому себе в

его многообразии и разности. Оно не вовлекается в процесс становления, а

продолжается незапятнанное им и обладает способностью сохранять себя

неизменным и бессмертным.

В отличие от рефлективного определения всеобщее не имеет видимости

(scheint es nicht) только в своем ином. Рефлективное определение как нечто

релятивное не только соотносится с собой, но есть некоторое отношение [к

чему-то]. Оно дает себя знать в своем ином, но имеет в нем лишь видимость, и

видимость каждого в ином или процесс их взаимного определения имеет при их

самостоятельности форму внешнего действования. Напротив, всеобщее положено

как сущность своего определения, как его собственная положительная природа.

Ибо определение, составляющее его отрицательное, дано в понятии всецело лишь

как положенность или по существу своему вместе с тем как отрицательное

отрицательного, и оно дано только как это тождество отрицательного с собой,

каковое тождество и есть всеобщее. Тем самым всеобщее есть также субстанция

своих определений, но так, что то для субстанции, как таковой, было чем-то

случайным, есть собственное опосредствование понятия с самим собой, его

собственная имманентная рефлексия. Но это опосредствование, которое прежде

всего возводит случайное в необходимость, есть обнаружившее себя отношение;

понятие - это не бездна бесформенной субстанции или необходимость как

внутреннее тождество отличных друг от друга и ограничивающих друг друга

вещей или состояний, а как абсолютная отрицательность оно есть то, что

формирует и созидает; и так как определение дано здесь не как предел, а

всецело как снятое, как положенность, то видимость есть [здесь] явление как

явление тождественного.

Всеобщее есть поэтому свободная мощь; оно есть оно же само и охватывает

собой свое иное, но не как нечто насильственное, а как то, что в этом ином

скорее покоится и находится при самом себе. Так же как всеобщее было названо

свободной мощью, так можно было бы назвать его и свободной любовью и

безграничным блаженством, ибо оно отношение к различенному лишь как

отношение *: самому себе', в различенном оно возвратилось к самому себе.

Только что было упомянуто об определенности, хотя понятие как только еще

всеобщее и лишь тождественное с собой до нее еще не дошло. Но нельзя

говорить о всеобщем, не упомянув об определенности, которая при ближайшем

рассмотрении есть особенность и единичность; ведь всеобщее заключает ее в

своей абсолютной отрицательности в себе и для себя; таким образом,

определенность не берется откуда-то извне, когда о ней говорят по поводу

всеобщего. Как отрицательность вообще, иначе говоря, со стороны первого,

непосредственного отрицания всеобщее имеет в самом себе определенность

вообще в качестве особенности;

как второе отрицание, как отрицание отрицания, оно абсолютная

определенность, или единичность и конкретность (Konkretion). - Всеобщее,

стало быть, - это тотальность понятия;

оно есть конкретное, не нечто пустое, а скорее имеющее содержание

благодаря своему понятию, - такое содержание, в котором оно не только

сохраняет себя, но которое свойственно и имманентно ему. Можно, конечно,

абстрагироваться от содержания, но тогда получается не всеобщность понятия,

а [лишь] абстрактность, которая есть изолированный, неполный момент понятия

и в которой нет истины.

При ближайшем рассмотрении всеобщее оказывается этой тотальностью

следующим образом. Поскольку оно имеет внутри себя определенность, эта

определенность есть не только первое отрицание, но и рефлексия этого

отрицания в себя. Взятое с этим первым отрицанием отдельно, оно есть

особенное, как это будет сейчас рассмотрено; но в этой определенности оно по

существу своему еще есть всеобщее; эту сторону еще следует здесь уразуметь.

- А именно, эта определенность как находящаяся в понятии есть тотальная

рефлексия, двоякое свечение (Doppelschein): во-первых, вовне, рефлексия в

другое, и, во-вторых, внутрь, рефлексия в себя. Первое, внешнее, преломление

составляет некоторое различие по отношению к другому, тем самым всеобщее

имеет особенность, находящую свое разрешение в некотором высшем всеобщем.

Хотя оно теперь есть лишь нечто относительно всеобщее, оно не утрачивает

своего характера всеобщего; оно сохраняет себя в своей определенности [и

притом] не только так, чтобы оно в соединении с ней оставалось лишь

безразличным к ней, - в таком случае оно было бы лишь сложено с ней, - но

так, что оно есть то, что только что было названо свечением внутрь (das

Scheinen nach innen). Определенность как определенное понятие повернута из

внешности обратно внутрь себя; она тот собственный, имманентный характер,

который есть нечто существенное благодаря тому, что, будучи принят во

всеобщность и проникнут ею, имея те же границы (von gleichem Umfange), что

она, и будучи тождественным с ней, он точно так же проникает ее; именно этот

характер и принадлежит роду как нераздельная со всеобщностью определенность.

В этом отношении он не обращенный вовне предел, а положителен, так как он в

силу всеобщности находится в свободном соотношении с самим собой. Таким

образом, и определенное понятие остается внутри себя бесконечно свободным

понятием.

Что же касается другой стороны, с которой род ограничен своим

определенным характером, то было уже отмечено, что как низший род он находит

свое разрешение в некотором высшем всеобщем. Это всеобщее в свою очередь

также может быть понято как род, но как более абстрактный род; он

принадлежит, однако, опять-таки лишь той стороне определенного понятия,

которая обращена вовне. Истинно же высшее всеобщее есть то, в котором эта

обращенная вовне сторона принимается обратно внутрь, то второе отрицание, в

котором определенность дана всецело лишь как положенность или как видимость.

Жизнь, Я, дух, абсолютное понятие - это не только всеобщности в смысле

высших родов, а конкретности, определенности которых опять-таки суть не

только виды или низшие роды, но которые в своей реальности находятся всецело

только внутри себя и полны ими. Поскольку жизнь, Я, конечный дух - это также

лишь определенные понятия, они находят свое абсолютное разрешение в том

всеобщем, которое следует понимать как истинно абсолютное понятие, как идею

бесконечного духа, положенность коего есть бесконечная, прозрачная

реальность, в которой он созерцает свое творение и в нем - самого себя.

Истинное, бесконечное всеобщее, которое непосредственно внутри себя есть

столь же особенность, сколь и единичность, следует теперь рассматривать

подробнее прежде всего как особенность. Оно определяет себя свободно;

превращение его в конечное не есть переход, имеющий место лишь в сфере

бытия; истинное, бесконечное всеобщее есть творческая мощь как абсолютная

отрицательность, соотносящаяся с самой собой. Как такая мощь оно есть

различение внутри себя, а это различение есть акт определения (Bestiinmen)

ввиду того, что различение составляет одно со всеобщностью. Тем самым оно

полагание самих различий как всеобщих, соотносящихся с собой. Этим они

становятся фиксированными, изолированными различиями. Изолированное

устойчивое наличие (Bestehen) конечного, которое прежде определялось, как

его для-себя-бытие, а также как вещность, как субстанция, есть в своей

истине всеобщность, и в эту форму бесконечное понятие облекает свои

различия, - в форму, которая сама и есть как раз одно из его различий. В

этом состоит творчество (Schaffen) понятия, постигаемое лишь в самой этой

сердцевине его.

В. ОСОБЕННОЕ ПОНЯТИЕ (DER BESONDERE BEGRIFF)

Определенность, как таковая, принадлежит к бытию и качественному; как

определенность понятия она есть особенность. Она не граница, так что не

относится к чему-то иному как к своему потустороннему, а скорее, как только

что обнаружилось, она собственный имманентный момент всеобщего; поэтому

всеобщее находится в особенности не при чем-то ином, а всецело остается при

самом себе.

Особенное содержит ту всеобщность, которая составляет его субстанцию; род

неизменен в своих видах; виды разнятся не от всеобщего, а только друг от

друга. Особенное имеет с другими особенными, к которым оно относится, одну и

ту же всеобщность. В то же время ввиду их тождества со всеобщим их разность

как таковая всеобща; она есть тотальность. Следовательно, особенность не

только содержит всеобщее, но и показывает его также через свою

определенность; тем самым всеобщее образует собой ту сферу, которую должно

исчерпать особенное. Эта тотальность, поскольку определенность особенного

берется просто как разность, выступает как полнота. В этом отношении виды

даны полностью, если именно их не имеется больше, [чем перечислено]. Для них

нет никакого внутреннего мерила или принципа, так как разность и есть именно

лишенное единства различие, в котором всеобщность - сама по себе абсолютное

единство - есть чисто внешний рефлекс и неограниченная, случайная полнота.

Но разность переходит в противоположение, в имманентное соотношение разных.

Особенность же как всеобщность есть такое имманентное отношение в себе и для

себя, а не благодаря переходу; она тотальность в самой себе и простая

определенность, по существу своему принцип. Она не имеет никакой иной

определенности, кроме той, которая положена самим всеобщим и вытекает из

него следующим образом.

Особенное - это само всеобщее, но оно его различие или его соотношение с

чем-то иным, его свечение (Scheinen) вовне; но нет ничего иного, от чего

отличалось бы особенное, кроме самого всеобщего. - Всеобщее определяет себя;

в этом смысле оно само есть особенное; определенность есть его различие;

всеобщее отличается лишь от самого себя. Поэтому его виды суть лишь а) само

всеобщее и Ь) особенное. Всеобщее как понятие есть оно же само и его

противоположность, которая опять-таки есть оно же само как его положенная

определенность; оно охватывает собой эту противоположность и остается при

себе. Таким образом, оно тотальность и принцип своей разности, которая

всецело определена лишь их самим.

Нет поэтому никакого другого истинного членения, кроме того при котором

понятие отодвигает само себя в сторону как непосредственную, неопределенную

всеобщность; именно это неопределенное создает его определенность, иначе

говоря, то, что понятие есть особенное. И то и другое есть особенное, и

потому они соподчинены (koordiniert). И то и другое как особенное есть также

определенное в противоположность всеобщему; в этом смысле они называются

подчиненными (subordiniert) всеобщему. Но именно потому это всеобщее, в

противоположность которому особенное определенно, скорее само также есть

лишь одно из противостоящих [сторон ]. Если мы говорим здесь о двух

противостоящих [сторонах], то мы должны поэтому еще раз сказать, что оба они

составляют особенное не только вместе - будто бы они лишь для внешней

рефлексии одинаковы в том отношении, что оба они особенные, - их

определенность относительно друг друга есть при этом по существу своему лишь

одна определенность-отрицательность, которая во всеобщем проста.

В своем понятии и тем самым в своей истине различие таково, каковым оно

обнаруживает себя здесь. Все предыдущие различия этим единством обладают в

понятии. Каково непосредственное различие в бытии, так оно дано в качестве

границы чего-то иного; как данное в рефлексии оно относительное различие,

положенное как соотносящееся по существу своему со своим иным; здесь, стало

быть, единство понятия начинает становиться положенным; но вначале оно лишь

видимость в чем-то ином. - Переход и разложение этих определений имеют лишь

тот истинный смысл, что они достигают своего понятия, своей истины; бытие,

наличное бытие, нечто, или целое и части и т. д., субстанция и акциденции,

причина и действие, взятые сами по себе, суть определения мысли; как

определенные понятия они постигаются постольку, поскольку каждое из них

познано в единстве со своим иным или противоположным. - Например, целое и

части, причина и действие и т. д. еще не такие разные, которые были бы

определены по отношению друг к другу как особенные, и хотя они в себе и

составляют одно понятие, однако их единство еще не достигло формы

всеобщности; и точно так же различие которое имеется в этих отношениях, еще

не обладает такой формой, чтобы оно было одной определенностью. Например,

причина и действие - это не два разных понятия, а лишь одно определенное

понятие, и причинность, как всякое понятие, есть простое понятие.

Что касается полноты, то оказалось, что определенность особенного

полностью исчерпывается различием всеобщего и особенного и что лишь то и

другое составляют особенные виды. В природе, правда, бывает более двух

видов, принадлежащих к одному и тому же роду, равно как и эти многие виды не

могут иметь показанного выше отношения друг к другу. Но в том-то и состоит

бессилие природы, что она не в состоянии сохранить и выразить строгость

понятия и растекается в такое чуждое понятие расплывчатое (blinde)

многообразие. Многообразие ее родов и видов и бесконечная разность ее

образований может вызвать у нас восхищение, ибо восхищение не заключает в

себе понятия, и его предмет - то, что лишено разумности. Так как природа

есть вовне-себя-бытие понятие, то ей дано растекаться в этой разности,

подобно тому как дух, хотя он и имеет понятие в образе понятия, но

увлекается и представлениями и вращается в их бесконечном многообразии.

Многообразные роды и виды, встречающиеся в природе, не следует считать

чем-то высшим, нежели произвольные выдумки духа в его представлениях. И те и

другие, правда, показывают повсюду следы и предвосхищения понятия, но не

дают его верного отображения, так как они его свободное вовне-себе-бытие;

понятие есть абсолютная сила именно потому, что оно позволяет своему

различию свободно принимать образ самостоятельной разности, внешней

необходимости, случайности, произвола, мнения, которые, однако, должны

считаться не более как абстрактной стороной ничтожности.

Определенность особенного, как мы видели, проста как принцип, но она

проста также как момент тотальности, как определенность в противоположность

другой определенности. Понятие, поскольку оно определяет или различает себя,

обращено отрицательно на свое единство и сообщает себе форму одного из своих

идеальных моментов бытия; как определенное понятие оно обладает наличным

бытием вообще. Но это бытие имеет смысл уже не просто непосредственности, а

всеобщности, [т. е. ] такой непосредственности, которая равна самой себе

через абсолютное опо-средствование и которая точно так же содержит внутри

себя и другой момент - сущность или рефлексию. Эта всеобщность, в которую

облечено определенное, есть абстрактная всеобщность. Особенное имеет

всеобщность внутри самого себя как свою сущность; но поскольку

определенность различия положена и тем самым обладает бытием, всеобщность

есть его форма, а определенность, как таковая, есть содержание. Всеобщность

становится формой, поскольку различие дано как существенное, так же как,

наоборот, в чисто всеобщем оно дано лишь как абсолютная отрицательность, а

не как различие; положенное как таковое.

Определенность есть, правда, абстрактное в противоположность другой

определенности; однако эта другая определенность есть лишь сама всеобщность;

эта всеобщность тем самым также абстрактна; и определенность понятия или

особенность есть опять-таки не что иное, как определенная всеобщность.

Понятие в ней находится вовне себя; поскольку именно понятие находится в ней

вовне себя, абстрактно-всеобщее содержит все моменты понятия;

оно есть а) всеобщность, Ь) определенность, с) простое единство обеих; но

это единство - непосредственное, и поэтому особенность не дана как

тотальность. В себе она есть также эта тотальность и опосредствование; по

существу своему она исключающее соотношение с другим или снятие отрицания, а

именно другой определенности - другой, которая, однако, только предстает в

виде мнения, ибо непосредственно она исчезает и показывает себя как то, чем

должна была быть ее другая. Следовательно, эта всеобщность абстрактна

потому, что опосредствование есть лишь условие, иначе говоря, потому, что

оно не положено в ней самой. Так как оно не положено, то единство

абстрактного имеет форму непосредственности, а содержание - форму

безразличия к своей всеобщности, ибо оно не дано как та тотальность, которая

есть всеобщность абсолютной отрицательности. Стало быть, хотя

абстрактно-всеобщее и есть понятие, но как непонятийное, как понятие, не

положенное как таковое.

Когда речь идет об определенном понятии, обычно имеют в виду

исключительно лишь такое абстрактно-всеобщее. Равным образом и под понятием

вообще разумеют большей частью лишь такого рода непонятийное понятие, и

рассудок означает способность обладать такими понятиями. Доказательство есть

достояние этого рассудка, поскольку оно оперирует [такими] понятиями, т. е.

лишь определениями. Такое оперирование понятиями не выходит поэтому за

пределы конечного и необходимого; высшее в доказательстве - отрицательное

бесконечное, абстракция высшей сущности, которая сама есть определенность

неопределенности. Абсолютная субстанция, правда, также не есть такая пустая

абстракция, по своему содержанию она скорее тотальность, но она абстрактна

потому, что лишена абсолютной формы; понятие не составляет ее глубочайшей

истины; хотя она и есть тождество всеобщности и особенности или мышления и

внеположности, однако это тождество не есть определенность понятия; скорее

вне ее имеется рассудок, и притом именно потому, что он вне ее, - случайный

рассудок, в котором и для которого она имеется в различных атрибутах и

модусах.

Впрочем, абстракция вовсе не пуста, как о ней обычно говорят; она

определенное (der bestimmte) понятие; она имеет содержанием какую-то

определенность; и высшая сущность, эта чистая абстракция, также обладает,

как мы указали, определенностью неопределенности; но некоторая

определенность есть неопределенность, потому что она, как предполагают,

противостоит определенному. Однако, когда высказывают, что она такое,

снимается то, чем она должна быть: о ней высказываются как о том, что

тождественно с определенностью, и таким образом из абстракции

восстановляется понятие и ее истина. - Но каждое определенное понятие,

разумеется, пусто постольку, поскольку оно содержит не тотальность, а лишь

одностороннюю определенность. Если оно вообще-то и имеет конкретное

содержание, например "человек", "государство", "животное" и т. п., оно все

же остается пустым понятием, поскольку его определенность не есть принцип

его различий; принцип содержит начало и сущность его развития и реализации;

всякая же иная определенность понятия бесплодна. Поэтому если вообще

порицают понятие как пустое, то упускают из виду абсолютную его

определенность, которая есть понятийное различие и единственно истинное

содержание в его стихии.

С этим связано обстоятельство, из-за которого в новейшее время

неуважительно относятся к рассудку и ставят его столь низко по сравнению с

разумом 21; речь идет о той неподвижности, которую рассудок сообщает

определенностям и тем самым - конечным предметам. Эта косность (dies Fixe)

состоит в рассмотренной форме абстрактной всеобщности; через нее они

становятся неизменными. Ведь качественная определенность, равно как и

рефлективное определение по существу своему даны как ограниченные и через

свой предел находятся в соотношении со своим иным, а тем самым в них

заключена необходимость перехода и прохождения. Всеобщность же, какая им

присуща в рассудке, сообщает им форму рефлексии в себя, вследствие чего они

лишились соотношения с другим и стали непреходящими. Но если в чистом

понятии эта вечность свойственна его природе, то его абстрактные определения

были бы вечными сущностями (Wesenheiten) лишь по своей форме; но их

содержание не соответствует этой форме; поэтому они не истина и преходящи.

Их содержание не соответствует форме потому, что оно не сама определенность

как всеобщая определенность, т. е. не есть тотальность понятийных различий,

иначе говоря, само оно не вся форма в целом; форма же ограниченного рассудка

сама несовершенна, а именно, она абстрактная всеобщность. - Далее, однако,

следует признать бесконечной способностью рассудка то, что он разделяет

конкретное на абстрактные определенности и постигает ту глубину различия,

которая при этом одна только и есть сила, вызывающая их переход. Конкретное,

данное в созерцании, есть тотальность, но чувственная тотальность, -

реальный материал, безразлично существующий внеположно в пространстве и

времени; эта разрозненность (Einheitslosigkeit) многообразного, в виде

которой конкретное выступает содержанием созерцания, отнюдь не должна быть

вменена ему в заслугу и считаться его преимуществом перед всем рассудочным.

В изменчивости, которую оно являет в созерцании, уже заключается намек на

всеобщее; то, что отсюда доходит до созерцания, есть лишь нечто иное, столь

же изменчивое, следовательно лишь то же самое;

занимает его место и являет себя не всеобщее. Но менее всего следовало бы

науке, например геометрии и арифметике, вменять в заслугу ту наглядность,

которая достигается благодаря их материалу, и представлять себе их положения

как обосновываемые этой наглядностью. Скорее из-за нее материал таких наук

более низкого свойства; созерцание фигур или чисел не помогает научному их

познанию; лишь мышление о них может привести к такому познанию. - Но

поскольку под созерцанием понимают не только чувственное, но и объективную

тотальность, оно есть интеллектуальное созерцание, т. е. оно имеет своим

предметом наличное бытие не в его внешнем существовании, а то, что

составляет в нем непреходящую реальность и истину, - реальность, лишь

поскольку она по существу своему определена в понятии и через понятие, идею,

природа которой более подробно выяснится позднее. То, что считается

преимуществом созерцания, как такового, перед понятием, есть внешняя

реальность, есть то, что лишено понятия и приобретает ценность лишь

благодаря понятию.

Так как рассудок есть ввиду этого бесконечная способность, определяющая

всеобщее, или, наоборот, сообщающая посредством формы всеобщности

фиксированную устойчивость тому, что в определенности само по себе лишено

опоры, то не вина рассудка, если не идут дальше этого. Именно какое-то

субъективное бессилие разума допускает эти определенности такими и не в

состоянии свести их к единству посредством диалектической способности,

противоположной указанной выше абстрактной всеобщности, т. е. посредством

собственной природы этих определенностей, а именно посредством их понятия.

Рассудок, правда, сообщает им посредством формы абстрактной всеобщности

такую, так сказать, жесткость бытия, какой они не обладают в сфере качества

и в сфере рефлексии; но посредством этого упрощения он их в то же время

одухотворяет и так заостряет их, что они именно только на этой ступени

заострения обретают способность раствориться и перейти в свою

противоположность. Наивысшая зрелость и наивысшая ступень, которых что-либо

может достигнуть, это та, на которой начинается его гибель. Твердо

фиксированный характер определенности, о которую, как кажется, разбивается

рассудок, [т. е. ] форма непреходящего есть форма соотносящейся с собой

всеобщности. Но она неотъемлемо присуща понятию, и потому в ней самой уже

выражена бесконечная близость разложения конечного. Эта всеобщность

непосредственно изобличает определенность конечного и выражает его

несоответствие ей. - Или, вернее сказать, его соответствие уже имеется

налицо; абстрактное определенное положено как составляющее одно со

всеобщностью, и именно поэтому оно положено не как обособленное (fur sich) -

в этом случае оно было бы лишь определенным, - а только как единство себя и

всеобщего, т. е. как понятие.

Поэтому надо со всех точек зрения отвергнуть обычное разграничение между

рассудком и разумом. Если понятие рассматривается как чуждое разума, то на

это следует скорее смотреть как на неспособность разума распознавать себя в

понятии. Определенное и абстрактное понятие есть условие или, вернее,

существенный момент разума; оно одухотворенная форма, в которой конечное

через ту всеобщность, в коей оно соотносится с собой, воспламеняется внутри

себя, положено как диалектическое и тем самым есть само начало явления

разума.

Так как определенное понятие было выше изображено в своей истине, то

остается еще лишь указать, каким оно тем самым уже положено. - Различие,

которое есть существенный момент понятия, но в чисто всеобщем еще не

положено как таковое, в определенном понятии вступает в свои права.

Определенность в форме всеобщности образует в соединении с ней простое; это

определенное всеобщее есть определенность, соотносящаяся с самой собой, -

определенная определенность или абсолютная отрицательность, положенная

обособленно (fur sich). Но соотносящаяся с самой собой определенность есть

единичность. Так же как всеобщность уже непосредственно в себе и для себя

есть особенность, так и особенность столь же непосредственно в себе и для

себя есть единичность, которую следует рассматривать прежде всего как третий

момент понятия, поскольку ее фиксируют как противостоящую двум первым, но

также и как абсолютное возвращение понятия внутрь себя и в то же время как

положенную утрату понятием самого себя.

Примечание

[Обычные виды понятий]

Всеобщность, особенность и единичность - это, согласно изложенному выше,

три определенных понятия, если их именно желают считать. Уже ранее было

показано, что число - неподходящая форма для выражения понятийных

определений ", но менее всего подходит она для выражения определений самого

понятия; число, поскольку оно имеет принципом "одно", обращает считаемое в

совершенно обособленные и совершенно безразличные друг к другу [предметы].

Из изложенного выше явствует, что различные определенные понятия - это

скорее просто лишь одно и то же понятие, а не такие, которые распадаются на

множество.

В обычных сочинениях по логике мы находим различные подразделения и виды

понятий. В них сразу же бросается в глаза непоследовательность, состоящая в

том, что виды вводятся таким образом: по количеству, качеству и так далее

имеются следующие понятия. "Имеются" - в этом выражен лишь один довод, а

именно что мы находим в наличии такие-то виды и что они выказывают себя в

соответствии с опытом. Таким путем получается эмпирическая логика - странная

наука, иррациональное познание рационального. Логика дает этим весьма плохой

пример следования своим собственным учениям: она позволяет себе самой делать

обратное тому, что она предписывает как правило, согласно которому понятия

должны быть выведены, а научные положения (следовательно, и положение:

имеются такие-то и такие-то различные виды понятий) доказаны. - Философия

Канта допускает в этом отношении еще и другую непоследовательность: для

трансцендентальной логики она заимствует категории в качестве так называемых

основных понятий из субъективной логики, в которую они были приняты

эмпирически. Так как трансцендентальная логика признает это, то непонятно,

почему она решается на заимствование из такой науки, а не берется сразу же

сама за дело эмпирически.

Приведем несколько примеров. Понятия разделяют прежде всего по их

ясности, а именно на ясные и смутные, отчетливые и неотчетливые, адекватные

и неадекватные. Здесь можно также упомянуть понятия полные, излишние и

другие подобного рода излишности. - Что касается деления по ясности, то

сразу обнаруживается, что эта точка зрения и относящиеся к ней различения

заимствованы из психологических, а не логических определений. Так

называемого ясного понятия, говорят, достаточно для того, чтобы отличать

один предмет от другого; но нечто подобное еще нельзя назвать понятием; это

не что иное, как субъективное представление. Что такое смутное понятие, это

должно оставаться его тайной, ведь иначе оно было бы не смутным, а

отчетливым понятием. - Отчетливое, говорят, это такое понятие, признаки

которого могут быть указаны. В таком случае оно, собственно говоря, есть

определенное понятие. Признак (если уж верно понимать его) есть не что иное,

как определенность или простое содержание понятия, поскольку это содержание

отличают от формы всеобщности. Но признак) вовсе не обязательно имеет это

более точное значение, он вообще лишь определение, посредством которого

некий третий отмечает (inerkt) для себя тот или иной предмет или понятие;

поэтому признаком может служить весьма случайное обстоятельство. Вообще он

выражает собой не столько имманентность и существенность определения,

сколько соотношение его с некоторым внешним рассудком. Если рассудок

действительно есть рассудок, то он имеет собой понятие и отмечает для себя

его не чем иным, как тем, что содержится в понятии. Если же признак отличен

от того, что содержится в понятии, то он некоторый знак или какое-то иное

определение, принадлежащее к представлению о вещи, а не к ее понятию. - А

что такое неотчетливое понятие - это можно оставить без внимания как нечто

излишнее.

Адекватное же понятие - это нечто высшее; перед рассуждающим о нем

предстает, собственно говоря, соответствие между понятием и реальностью, что

уже есть не понятие, как таковое, а идея.

Если бы признак отчетливого понятия действительно должен был быть самим

определением понятия, то логику поставили бы в затруднение простые понятия,

которые согласно другому делению противопоставляются сложным. Ведь если бы

был указан истинный, т. е. имманентный, признак простого понятия, то нельзя

было бы считать это понятие простым; если же не указали бы такого признака,

то понятие не было бы отчетливым. Здесь выручает ясное понятие. Единство,

реальность и тому подобные определения признаются простыми понятиями,

пожалуй, только потому, что логики оказались не в состоянии найти их

определения и поэтому удовольствовались тем, чтобы иметь о них просто ясное

понятие, т. е. не иметь никакого. Для дефиниции, т. е. для указания понятия,

обычно требуют указания рода и видового отличия. Она дает, следовательно,

понятие не как нечто простое, а как то, что имеет две поддающиеся счету

составные части. Но такое понятие не становится еще от этого чем-то сложным.

- Перед рассуждающим о простом понятии предстает, по-видимому, абстрактная

простота, единство, не содержащее внутри себя различия и определенности и

поэтому не составлющее того единства, которое свойственно понятию. Поскольку

предмет имеется в представлении и, в особенности, в памяти или же поскольку

он абстрактное определение мысли, он может быть совершенно прост. Даже самый

богатый по своему содержанию предмет, например дух, природа, мир, а также

Бог, если он без всякого понятия берется в простом представлении о столь же

простом слове: дух, природа, мир, Бог, есть, правда, нечто простое, чем

сознание может довольствоваться, не выделяя для себя далее какого-либо

отличительного определения или признака; но предметы сознания не должны

оставаться такими простыми, не должны оставаться представлениями или

абстрактными определениями мысли, а должны быть постигнуты в понятии, т. е.

их простота должна быть определена вместе с их внутренним различием. -

Сложное же понятие - это то же, что деревянное железо. О чем-то сложном

можно, правда, иметь то или иное понятие, но сложное понятие было бы чем-то

худшим, нежели материализм, который признает сложным лишь субстанцию души, а

мышление все же считает простым. Неразвитая рефлексия прежде всего

наталкивается на сложность как на совершенно внешнее соотношение, на худшую

форму, в которой можно рассматривать вещи;

даже самые низшие создания должны обладать некоторым внутренним

единством. А еще и переносить форму самого неистинного наличного бытия на Я,

на понятие, - это уж чересчур, это полное неприличие и варварство.

Понятия, далее, разделяют в особенности на контрарные и контрадикторные.

- Если бы при рассмотрении понятия дело шло о том, чтобы указать, какие

имеются определенные понятия, то пришлось бы привести все возможные

определения, - ведь все определения суть понятия и тем самым определенные

понятия, - и все категории бытия, равно как и все определения сущности,

надлежало бы привести как виды понятий. Впрочем, в сочинениях по логике - в

одних больше, в других меньше, как кому вздумается, - говорится о том, что

имеются понятия утвердительные, отрицательные, тождественные, условные,

необходимые и т. д. Так как подобные определения уже не имеют отношения к

природе самого понятия и потому, когда они приводятся при рассмотрении его,

находятся не на подобающем им месте, то они допускают лишь поверхностные

толкования слов и не представляют здесь никакого интереса. - В основании

контрарных и контрадикторных понятий - различие, на которое здесь обращают

особое внимание, - лежит рефлективное определение разности и

противоположения. Они рассматриваются как два отдельных вида, т. е. каждое

как неподвижно существующее само по себе и безразличное к другому,

рассматриваются без всякой мысли о диалектике и внутренней ничтожности этих

различий;

как будто то, что контрарно, не должно быть определено точно так же и как

контрадикторное. Природа и существенный переход тех рефлективных форм,

которые ими выражаются, рассмотрены нами в своем месте . В понятии тождество

развито во всеобщность, различие - в особенность, противоположение,

возвращающееся в основание, - в единичность. В этих формах указанные выше

рефлективные определения таковы, каковы они в своем понятии. Всеобщее

оказалось не только тожественным, но в то же время и разным или контрарным

по отношению к особенному и единичному и, далее, также противоположным им

или контрадикторным; но в этом противоположении оно тожественно с ними и

есть их истинное основание, в котором они сняты. То же можно сказать об

особенном и единичном, которые точно так же суть тотальность рефлективных

определений.

Далее, понятия разделяют на подчиненные и соподчиненные, - различие,

которое более подходит к понятийным определениям, а именно к отношению

всеобщности и особенности, говоря о которых мы мимоходом и употребили эти

выражения 25. Только обычно их равным образом рассматривают как совершенно

неподвижные отношения и потому выставляют относительно них ряд бесплодных

положений. Наиболее обстоятельный их разбор опять-таки касается отношения

контрарности и контрадикторности к подчинению и соподчинению. Так как

суждение есть соотношение определенных понятий, то лишь при его рассмотрении

должно выясниться истинное отношение [этих определений]. Подобная манера

сравнивать эти определения без всякой мысли об их диалектике и о

непрестанном изменении их определения или, вернее, об имеющемся в них

сочетании противоположных определений делает чем-то бесплодным и

бессодержательным все рассуждение о том, что в них согласно и что нет, как

будто это согласие или несогласие есть нечто обособленное и постоянное. -

Великий Эйлер, необыкновенно плодотворный и проницательный в схватывании и

комбинировании более глубоких отношений алгебраических величин, и в

особенности трезворассудочный Ламберт и другие пытались этот вид отношений

между определениями понятий обозначать линиями, фигурами и т. п.; вообще

намеревались возвести - а на самом деле скорее низвести - способы логических

отношений в некоторое исчисление. Уже сама попытка такого обозначения сразу

же предстает как сама по себе пустая затея, как только сравнивают между

собой природу знака и того, что должно быть обозначено. Понятийные

определения - всеобщность, особенность и единичность - несомненно, розны,

так же как и линии или алгебраические буквы; далее, они также противоположны

[друг другу ] и в этом смысле допускают применение знаков plus и minus. Но

сами они, а тем более их соотношения, если даже ограничиваться [отношением]

подведения и присущности, имеют по существу своему совершенно иную природу,

чем буквы, линии и их соотношении, чем равенство или различие величин, чем

plus и minus, чем взаимное положение линий или их соединение в углы и

положения замыкаемых ими пространств. Подобного рода предметы имеют по

сравнению с определениями понятия ту отличительную особенность, что они

внешни друг другу и имеют неизменное определение. Если же понятия берутся

таким образом, что они соответствуют подобным знакам, то они перестают быть

понятиями. Их определения не такое мертвенно-неподвижное, как числа и линии,

к которым их соотношения не принадлежат; определения понятия суть живые

движения; различенная определенность одной стороны непосредственно

внутренняя также и для другой стороны; то, что для чисел и линий было бы

полным противоречием, неотъемлемо присуще природе понятия. - Высшая

математика, которая также доходит до бесконечного и допускает для себя

противоречия, для изображения таких определений уже не может пользоваться

своими прежними знаками; для обозначения еще весьма далеко от понятия

представления о бесконечном сближении двух ординат или для приравнивания

дуги бесконечному числу бесконечно малых прямых линий она не может сделать

ничего другого, как начертить указанные две прямые линии друг вне друга или

вписать в дугу прямые линии, однако как отличные от самой дуги. Когда речь

идет о бесконечном, а именно оно здесь важнее всего, - высшая математика

отсылает к представлению.

Что прежде всего побудило к указанной попытке, - это главным образом

количественное отношение, в котором, как полагают, находятся друг к другу

всеобщность, особенность и единичность. О всеобщем говорят, что оно шире

особенного и единичного, а об особенном - что оно шире единичного. Понятие

есть конкретное и самое богатое [по содержанию], так как оно есть основание

и тотальность предыдущих определений, т. е. категорий бытия и рефлективных

определений; поэтому последние, правда, выступают и в нем. Но о природе его

судят совершенно превратно, если их еще удерживают в нем в указанной

абстрактности, если "больший объем" всеобщего понимается так, что оно

есть-де нечто большее или некоторое большее количество (Quantum), чем

особенное и единичное. Как абсолютное основание понятие есть возможность

количества. (Quantitat), но равным образом и возможность качества, т. е. его

определения различны также качественно; поэтому их рассматривают вопреки их

истине уже в том случае, если полагают их только в форме количества

(Quantitat). Подобным же образом, далее, рефлективное определение есть нечто

относительное, в чем имеет видимость (scheint) его противоположность; оно не

находится во внешнем отношении, как какое-то определенное количество

(Quantum). Но понятие есть нечто большее, чем все это; его определения - это

определенные понятия и сами по существу своему суть тотальность всех

определений. Поэтому числовые и пространственные отношения, в которых все

определения обособлены друг от друга, совершенно не подходят для выражения

такой внутренней тотальности; скорее они самое последнее и самое худшее из

всех средств, которые могли бы быть употреблены для этого. Природные

отношения, как, например, магнетизм, цветовые сочетания, были бы для этого

бесконечно высшими и более истинными символами. Так как человек обладает

речью как свойственным разуму средством обозначения, то пустая затея

выискивать менее совершенный способ изображения и причинять себе этим

хлопоты. Понятие, как таковое, может по существу своему быть постигнуто лишь

духом - ведь оно не только достояние духа, но и его чистая самость (Selbst).

Тщетно желание фиксировать понятие посредством пространственных фигур и

алгебраических знаков в угоду внешнему взору и непонятийному, механическому

способу рассмотрения, некоторому исчислению. Также и все иное, что должно

было бы служить символом, способно самое большее - подобно символам для

природы Бога-вызывать нечто намекающее на понятие и напоминающее его; но

если серьезно стремятся выразить и познать таким именно образом понятие, то

[следует сказать ], что внешняя природа любого символа не подходит для

этого, и отношение скорее оказывается обратным: то, что в символе намекает

на некоторое высшее определение, можно познать только через понятие и

сделать его доступным можно только удалением той чувственной примеси

(Beiwesen), которая считается средством его выражения.

С. ЕДИНИЧНОЕ (DAS EINZELNE)

Единичность, как оказалось, положена уже особенностью;

особенность - это определенная всеобщность, следовательно, соотносящаяся

с собой определенность, определенное определенное (das bestimmte Bestimmte).